— Твоими. Я нуждаюсь в твоей врачебной помощи.
— Почему Тим не мог сделать такую элементарную вещь? — недовольно спросила она, когда снимала специальными ножницами швы, наложенные ему хирургом в больнице.
— Потому что хочу, чтобы именно ты их удалила. Вот и все.
Эбби, вздыхая, разрезала очередную, тонкую, как волосок, нитку. Тим проделал отличную работу. Майкл не мог даже поверить, что когда-то на этом месте у него были наложены швы.
— Я обычно предпочитаю заниматься своими профессиональными делами в отделении «неотложной помощи», а не дома. Я надеялась, что ты это усвоил.
Она была так близко от его лица! Эбби старалась сосредоточиться на тонкой филигранной работе, требующей особой тщательности, но ей мешали его глаза, они казались еще более зелеными и блестящими, чем обычно. Эбби раньше никогда не обращала серьезного внимания на глаза. Теперь же они приобрели какую-то магическую власть над ней. Но не вообще мужчин, а глаза Майкла, честно созналась Эбби самой себе. Она готова была хоть сию минуту забыть обо всем и погрузиться, утонуть в их глубине, в этом зеленом манящем омуте. Но Эбби усилием воли укротила свой порыв. Подняв голову, она увидела, как изменилось лицо Майкла, его как будто сковало, оно было неподвижным.
— У тебя был трудный вечер? — спросила она, полная желания защитить и успокоить его. Эбби захотелось разгладить жесткие глубокие морщинки на лбу Майкла.
— Я дежурил в диспетчерской. Это утомительно и скучно.
— Но у тебя такой воинственный вид, словно ты готов разжевать стальную проволоку.
— Кому приятно сидеть в клетке? У меня повысится настроение, когда я вернусь на улицу.
Улица. Какое-то воспоминание мелькнуло в сознании Эбби. Ах, да, сегодня вечером она оказывала помощь троим ребятам, которые поступили с ножевыми ранениями. Ничего серьезного, только порезы мышц… как сказал один из пострадавших с вызывающей улыбкой. Она задумалась: знал ли их Майкл?
— У меня тоже был очень напряженный вечер. Полнолуние и летняя жара всегда доставляют нам много «веселья». Я занималась тремя пятнадцатилетними ребятами, которые попробовали друг на друге свои ножи. Возможно, члены какой-нибудь банды «Кровь» или что-нибудь в этом роде.
Эбби нечаянно задела больное место: она увидела, как сжались его зубы. Но, очевидно, Майкл был не расположен откровенничать.
— Да, тебе определенно было веселее, чем мне. Ты кончила?
Он не хочет говорить об этом случае, подумала Эбби. Но почему? Очевидно же, что кровавое столкновение ребят взволновало его. Но стоит ли вызывать его на откровенность?
— Свэнн говорил, что ты работал с некоторыми из уличных банд.
— Иногда, — неохотно ответил Майкл.
Эбби разочарованно вздохнула. Она поспешила с вопросом, и это только спугнуло Майкла. Попробуем иначе. Остался последний ход.
— Хочешь взглянуть на себя в зеркало?
Майкл устало покачал головой.
— В этом нет никакой надобности.
Он наблюдал, как она умело убирает инструменты, и подумал о том, какими нежными были ее руки, когда она снимала швы, каким освежающим было их прикосновение, когда она оказывала ему первую помощь в тот памятный и страшный вечер. И какими точными, уверенными были все ее движения. Его поражало, что хирургические инструменты, требующие твердости и сноровки, могли принадлежать женщине, которая принимала по ночам звездные ванны и наслаждалась рок-н-роллом. Такое удивительное сочетание пристрастий молодой женщины очаровывало его.
Иногда он мечтал поддаться искушению и вновь очутиться во власти этих исцеляющих рук; ее нежные красивые пальцы, прикасаясь, успокаивали его, снимали боль, отгоняли дурные мысли. Ее глаза потеплеют, когда он расскажет ей о своих тревогах. Майклу было просто необходимо, чтобы кто-нибудь близкий понимал его, кроме Свэнна и обычных завсегдатаев, собиравшихся в местной таверне. Но тот не поймет, кто никогда не был копом. Это стало особенно ясно Майклу, когда он женился на женщине, так и не понявшей его. Они расстались…
— Как бы ты отнеслась к моему предложению — пойти в оперу? — спросил Майкл, не очень уверенный в ее согласии.
Эбби почувствовала себя несколько растерянной. Она еще не отделалась от неприятного ощущения при виде его стиснутых зубов. И вдруг — опера? Но улыбка, обращенная к ней, была такой открытой, искренней.
— Опера? — она помолчала. — Никогда не думала об этом.
— Не будь упрямой, не обкрадывай свою душу. Я уверен, тебе понравится «Волшебная флейта» Моцарта. В мире музыки существует много замечательного, кроме твоего излюбленного рок-н-ролла.
Но сама Эбби далеко не разделяла его уверенности.
— Они поют по-английски, — уговаривал он ее.
— Меня ничуть не взволновало, даже если бы они пели голышом. Я просто не думаю, что опера — это для меня.
— Ты никогда ничего не поймешь, пока не попробуешь.
Эбби никогда бы не поверила, что могла серьезно вести разговор об опере. Но точно так же она не поверила бы, что будет в час ночи снимать швы у полицейского.
— Я думала, что опера открывает свой сезон только в сентябре.
У Майкла появилась робкая надежда, что она наконец согласится.
— Это не совсем так. Они поют концертную версию в Равинии.
Равиния. Эбби была там однажды. Это был амфитеатр на открытом воздухе, где летом давались симфонические концерты. Чем она рискует? Если это будет невыносимо скучно, можно надеть свои наушники и разглядывать вечернее небо.
— Но почему ты решил пригласить меня в оперу?
— Потому что мой отец, с которым я бываю в опере, занят, — это одна причина. Вторая — более важная: ты все еще под наблюдением, и если пойдешь со мной, это даст другим ребятам возможность вечером отдохнуть.